Власть как оскорбление
C позиции сегодняшнего дня политическая жизнь нулевых смотрится не то потешной, не то позорной. Ладно бы это была простая невзыскательная имитация, каких миллион. Нет же, в ней проявились такие элементы кафкианского абсурда, что и классикам жанра можно позавидовать.
Политический класс словно нарочно признавался собственному народу в том, что нисколько его не уважает. Чем иначе можно объяснить такой нехитрый креатив, как «выборы» олимпийского сочи-символа, когда ТВ во всю свою лживую мощь нагнетало истерию, будто бы речь шла о чем-то важном? А намеки, что тогдашний премьер поддерживал одну зверушку, а тогдашний президент — другую? А нечеловеческий слоган «Борис Грызлов грызет козлов», равно как и комиксы с участием вышеупомянутого спикера — что это, если не откровенное оскорбление избирателя?
И избиратель оскорбился. Пузырь, лопнувший на последних парламентских выборах, вроде и не был классическим политическим протестом. Скорее он вобрал в себя весь диапазон чувств: начиная с разочарования и заканчивая человеческим отчуждением от азиатской власти, пораженной комплексом ложного величия. Именно такое, простое человеческое отчуждение, проявилось немного прежде в акциях «синих ведерок» и массовой народной солидарности с ними. Дело ведь не в том, что неверны те или другие действия власти, а в том, что сама власть — чужая. Независимая чиновничья корпорация, живущая сама с собой в собственном мире.
Могли бы но, не...
А с другой стороны, возникло давно востребованное «мы». Именно в декабре и возникло. Гражданские акции прошедшей зимы внушили веру в то, что не ты один чужд этой нулевой безысходности, вокруг тебя если не большинство, то уж от трети до половины соотечественников — определенно. Ты не один. Такого раньше не было.
Вся эта активность затевалась вокруг выборов, и поэтому протест адресовался Путину с единороссами. Гораздо меньшее значение придавалось собственной идентификации. Если есть «мы», то следует сказать, чего мы хотим. Известно же — протест, не предлагающий ничего взамен, ничего не даст. Но альтернативных Путину ценностей предложено не было. Хотя вариантов, по идее, предостаточно.
Потом (весной) заговорили о спаде массовой активности, об усталости. Да, это тенденция, и июньские обострения протестного сюжета ее не отменяют. Если в ситуации информационного террора и запугивания, сотни тысяч шли на Болотную, выходили на мороз на Якиманку, отчего же по весне, в условиях предсказуемости и температурного комфорта, на Новый Арбат пришло так мало? — спрашивали аналитики. И сами отвечали — народ устал. Или не верит в собственные силы.
Скучный и нелепый ответ, выдающий одно: нежелание понять мотивацию всех, кто раньше ходил, а потом перестал, а главное — миллионов тех, кто мог бы, но не пошел. Потому что ходят не только «куда», но и «зачем». А здесь, вульгарно выражаясь, «полная засада». Концептуальная.
Вырубите сирену
Что произошло? А вот что. Организаторы оказались в положении неопытного владельца сигнализации, экспериментирующего с ее акустическим потенциалом. То есть громко, да, местами даже противно орет, оглушающе. Все оценили. Но вот только она не отключается. Сирена орет, вокруг зажимают уши, экспериментаторы хлопают глазами и чем еще придется.
Сирена орет: «Против Путина!». Зимой это было, можно сказать, условно актуально. Данная личность обозначила собой фокус массового недовольства. С тех пор Путина не стали любить больше. Константы остались те же, да ещё он принципиально отказался от диалога с городским образованным классом, более чем выразительно сделав ту самую ставку на Нижний Тагил. Только в ситуации, когда кандидат обозначил выбор в пользу «советского», лидеры протеста не противопоставили ему ничего. Ничего, кроме заявлений, что он не выиграл выборы.
А кто их тогда выиграл — Миронов?
В этом пункте оппозиция демонстрирует свою, скажем честно, бессмысленность. Победа Миронова (равно как и прочих статистов) сомнительна была бы даже им самим. Тем более что в условной геометрии тогдашней ситуации статисты типа Миронова находились не между Путиным и Болотной, а скорее ЗА Путиным.
Всеми любимый чуровский ЦИК заявил о шестидесяти с лишним процентах поддержки, ассоциация «Голос» — о 50,26. Это означает, что дальнейшая дискуссия может касаться исключительно правоты этих цифр. Но это неинтересная дискуссия.
Путин выиграл выборы в первом туре, что совпадает и с внутренним ощущением, если внимательно посмотреть на страну. Шуметь на тему его нелегитимности наивно. А именно это и исключительно это предполагается делать на маршах миллионов. Если качество ассортимента идей «белых лент» так и останется на уровне спора о процентах Путина, количество сторонников снизится до статистической погрешности.
Неинтересные выборы?
Выборный сезон поставил перед нами ряд выигрышных тем, хотя лидеры оппозиции отчаянно отказываются даже обращать на них внимание. Первая из них — списание партии власти. И даже не в скупых процентах дело. В крупных городах, а впоследствии даже в областном центре выборы мэра принесли победу открытым противникам ЕР. Городской класс можно было объединить именно такой задачей — последовательной победой его кандидатов в больших городах. Но перспективная тема перевыборов Мосгордумы, тем более подкрепленная качественным правовым обоснованием, остается на периферии. Активность вокруг выборов мэров оказалась на деле никчемной, что видно на примере проигранных Красноярска и Омска. Да, ценность муниципальных выборов примерно равна ценности соцопросов. Это так. Но разве этого мало?
Любое движение формируется вокруг реальных целей. Разговор должен идти о ценностях, а не о личностях. Цивилизованный путь — это не разговоры о легитимности выборов, а конституционная реформа с радикальным сокращением президентских полномочий. Это намного интереснее, чем требовать отставки Путина или наоборот — громко вслух переживать про «следующие двенадцать лет». Нужны интересные и честные ходы, общие программы и частные проекты, на основе которых возникнет партия, способная выигрывать.
Принуждение к духовности
И такие примеры есть. Самый яркий связан с кампанией принудительной духовности, затеянной клерикалами, но вызвавшей массовый гражданский протест. Программа строительства модульных храмов, призванная стать воплощенным символом симбиоза Церкви и Государства, в Москве неожиданно забуксовала. На общественных слушаньях отменяется один проект за другим. Это пример неизвестной нам прежде гражданской активности. Но отличие от абстрактных митингов в том, что это конкретное дело, конкретный результат. Возникает низовая самоорганизация, которой тоже прежде не было.
Пока оппозиционная тема сводится к фамилии Путина, даже очередной марш назначается на его день рождения, она пуста и бесперспективна. Если половина общества настроена на «советское», то и другая должна столь же безошибочно, ярко обозначить свой культурный код.
И вот здесь выясняются характерные подробности. Допустим, Путин не столько политик, сколько символ, маркер определенных ценностей. Весьма расплывчатых, кстати. Ведь в том, что предлагает Путин, мало что вызывает недовольство. Да что мало? практически ничего. Но есть и другие деятели-символы. Куда как более яркие. Если говорить о партии принудительной духовности, у нее есть свой знаковый спикер, Всеволод Чаплин. И если путинская консервативная программа в целом «за все хорошее», то чаплинская (как более конкретная) встречает у многих активное неприятие. Чаплин не меньший символ, чем Путин. И выражение солидарности с Чаплиным — это серьезно.
Что общего у Навального с Чаплиным?
Однако не все видят в этом проблему. Алексей Навальный — точно нет. Для организатора антипутинских маршей, оказывается, незазорно сосуществовать с Чаплиным за одним столом. Вот он и пришел к нему на постный борщ с макаронами. По словам протоиерея, Навальный делился с ним планами «действий тех сил, которые высказывают опасение насчет корректности проведения выборов».
Если бы это было главной проблемой! Наша проблема — не качество проведения выборов, а их ассортимент. Фундаментален выбор свободного и светского общества, выбор «несоветского» в противовес «советскому», что же до некорректностей, то их природа точно не сводится к чьей-то зловредности или неспособности правильно считать.
Пример с Навальным показателен, он разделяет с Чаплиным больше, чем трапезу. Здесь и оценки ведущей роли православия, и отношение к СССР. Чем это ценностно отличается от путинской программы, непонятно. Если недовольные «советские» что-то имеют против «советских» довольных, то это их внутривидовая борьба. И ничего больше.
Да, у нас есть претензии к прошедшим выборам, но претензии — не политическая программа, не жизненные ценности. Не правильнее будет начать с нуля, обозначив систему координат? Главное, разобраться: кто кому и в чем оппонирует?
Говоря «мы», я имею в виду тех, для кого главным вопросом является не чье-то жульничество и воровство. Оно редко, но случается и в цивилизованном обществе. Зато неприемлема разновидность Государства-надменного идола, попирающего свободы. Государственная идеология, предписывающая всем быть одинаковыми. Чиновничество с мигалками вместо глаз. А такая общественная модель щедро сбрызнута словесным формалином о «традициях» и «особом пути» на основе ценностей, к которым неравнодушны не только записные радетели за традиции, но и «оппозиционные» вожди.
Текст: Сергей Дунаев
В оформлении использована работа Константина Худякова
