За стеной. Часть II

09.09.2012
2 540
AA
За стеной. Часть II | «Россия для всех»

Экстерьер

Человек должен был не только питаться определенным образом, но и скромно выглядеть, держаться с достоинством. В этом не было ровно ничего плохого, если бы не одно «но»: принудительно держаться с достоинством и хохотать зомбированным смехом, как персонаж в фильме «Коммунист» нелегко. Особенно, когда у тебя половина семьи расстреляна, другая половина пропала в ГУЛАГе, Светлое Будущее недостроено (ибо строилось на костях), по телевизору врут об очевидном, в художественных фильмах — неестественный пафос и взгляды, вечно устремленые вдаль.

Таким героям никто не верит, они как инопланетяне. А что знает инопланетянин о жизни советских людей, настоящих, не таких, как в кино? Никто не спрашивал, что у них на душе, прошедших раскулачивание и ссылку, потерявших детей или родителей, братьев и сестер. Никому не было дела до их разочарований, переживаний, скорби, чувства вины.. Они должны были держать стойку и улыбаться, делать лицо бодрое, как на плакатах...

Итак, что мы имеем? Гражданина хорошо кормят. Одевают так, чтобы не замерзал и мог двигаться. Поощряют к чтению тщательно отредактированной литературы — сознание подгоняется в ограниченные рамки. Его настоящие мысли никому не интересны и он обязан думать так, как велит ему надсмотрщик. Селят его в сухом отапливаемом помещении. Кстати, очень характерно, что гражданин не имел права строить на собственном участке в 6 соток ничего, кроме утвержденных проектов. И если было сказано, что туалет должен располагаться во дворе, значит, он будет во дворе. Самовольно пристроенный санузел разрушался специальной комиссией. Конечно, не всегда. Но в основном, дело было именно так.

А теперь подумайте, кого одевают в удобное, но серое, кормят по регламенту, развивают по строго выверенной программе и бдительно охраняют, чтобы не сбежал? Правильно. Насильно захваченную рабочую силу. Рабы немы. Их кормят, о них заботятся, но они ограничены в движении и в мышлении, надзиратели вмешиваются даже в их личную жизнь.

Счастье без благополучия

В советском человеке воспитывали презрение к материальным благам и стремление к «высшему». В самом деле, рабу незачем думать о пропитании. Научится добывать хлеб сам — скорее сбежит от хозяина, или, чего доброго, станет хозяином сам. Бог был официально отменен и понятие «высшего» с каждым годом становилось все абстрактнее. Каждое новое поколение оказывалось еще на шаг ближе к «высшему», а оно, в свою очередь, постепенно превращалось в ничто, поскольку отождествлялось то с природой, то с прогрессом, то с нравственностью.

Всякое занятие, имевшее целью заработать деньги, презиралось. Неприлично было продавать, а тем более перепродавать вещи, озвучивать желания вроде «красивого платья» или новой машины. В культовом фильме «Место встречи изменить нельзя» есть эпизод, где одному из персонажей бросают немой упрек за то, что он не сдал автомобиль на фронт. У персонажа истерика, он говорит «государство мне дало!». Так и было: государство давало личный автомобиль, а общество указывало, что иметь его неприлично, автомобиль следовало «добровольно» вернуть обратно.

Советские карикатуристы рисовали заказные картинки, с «образцовыми» и «несознательными» персонажами, но симпатии все больше и больше оказывались на стороне «несознательных». Ибо в самом начале пути людям обещали благополучие. И народ все еще ждал его.

Обещанное в 1917 счастье как-то не наступало. Да, было все необходимое. Но — ровно столько, сколько положено. А людям хотелось большего. Менялись поколения, вот уже появились те, кто знал о войне только по фильмам, а презрение к материальным благам всё упорно не хотело закрепляться в генетическом коде Homo soveticus. Человек думал, как бы ему выкрутиться. Некоторые дамы поступали в ВУЗ, получали диплом, и... шли учиться на парикмахера. Ибо высшее образование стало фетишем, а жить на что-то надо. Кто-то занимался перепродажей предметов одежды ярких расцветок, кто-то давал частные уроки, кто-то шил на бабушкином «зингере»...

Готовность не требовать материального вознаграждения за труд, присущая советскому человеку, была, несомненно, бесценна с точки зрения выживания коллектива. Советские начальники часто распределяли зарплату по принципу: кто больше нуждается. Даже в постсоветское время были случаи, когда, например, молодой музыкант из оркестра уходил по собственному желанию, чтобы не сократили стариков. В условиях острой нужды, войны, эта самоотверженность помогает «не пропасть по одиночке». Иногда об этом инстинкте вспоминают политтехнологи. Но в более благоприятной среде он дает обратный эффект: люди теперь все чаще вспоминают, как их просили отдать последнее, когда в этом не было особой необходимости.

Высокая миссия и неоплатный долг

В советское время работали в поте лица, часто в ущерб себе и своей семье. Труд был настоящей высокой миссией — люди строили будущее для своих детей, а в перспективе и для всего человечества. Но разочарование за разочарованием остужали и веру в Красную утопию. Если приглядеться к советским карикатурам 1920-х, то становится очевидным, что в стране на протяжении всех 70 лет не менялось ничего. Коррупция, хищения, бедность.

Единственное отличие: в 20-е была еще очень сильна надежда на перемены, на всеобщее счастье. Но она гасла с каждой пятилеткой. Кроме того, в 20-е годы в стране все взрослое население родилось при царе. Прогрессивно мыслящие надеялись, что воспитание изменит человеческую породу, и что через 20 лет в стране будут жить совсем другие граждане: честные, думающие об общественном благе, трудолюбивые.

Тогда еще казалось, что все беды от «отсталого сознания», характерного для старого режима. И все силы были брошены на формирование нового советского человека. Дети проводили большую часть времени в школе, детских садах. Многие дамы гордились тем, что выходили на работу уже в первую неделю после родов, оставляя детей в яслях. Детские учреждения решали сразу две проблемы: освобождали рабочую силу и позволяли брать под контроль сознание самых юных граждан.

Неоплатный долг перед Родиной был для советского гражданина чем-то другим, чем-то выходящим за эти волчьи флажки. Родина оставалась самой большой ценностью, на которую не смел посягнуть никто. Долг перед ней двигал не только убежденными коммунистами, но и людьми совсем другого порядка. Те, кого объявляли предателями, чаще всего тоже любили Родину, но имели несколько иное представление о ее счастье. Многим Родина заменяла Бога — особенно когда стало невозможно поклоняться абстрактному Благу Всего Человечества. Служение ей было понятным, а не абстрактным, оно вдохновляло и давало смысл жизни.

Метания между «свободой» и «защищённостью»

И вот, страны не стало. Цепи, избавиться от которых так мечтали миллионы, наконец порваны. И что? Людям пришлось учиться жить заново, как учится ходить тот, кто слишком долго лежал. Оказалось, что «ужасы жизни» в буржуазном обществе почти не преувеличивались пропагандой — здесь действительно ничего не преподносилось на блюдце. Да, у тебя есть возможность жить в доме гораздо большем, чем дача на заветных 6 сотках. Но для этого придется трудиться, недосыпать, долгие годы не оставляя себе ни минуты на размышления о смысле жизни. Выживали те, кто привык не до конца верить официальной пропаганде: те, кто и при СССР думал о как «выкрутиться».

Какое-то время всем казалось, что лучше всех тому, кто ходит по головам. Люди на тот момент еще не успели понять, что зло наказывается не абстрактной «справедливостью», а само по себе. Тот, кто без конца пьет чужую кровь, однажды сам будет застрелен. Очень скоро все в этом убедились: бывшие советские скульпторы не успевали принимать заказы на надгробные памятники для бандитов.

Похоже, «товарищи» тех лет мечтали иметь все блага советского гражданина, но при этом жить в хорошем доме, ездить на дорогой машине, одеваться в «фирменных» магазинах. Привычка жить на всем готовом и советские легенды о «богатых бездельниках» скрыла от них страшную правду о долгом пути к материальному достатку. Выросшие в неволе советские граждане оказались один на один с жестокой реальностью.

Верившие в систему советских ценностей проигрывали. Те, кто привык доверять исключительно собственному инстинкту и рвать все, что можно сорвать — выигрывали. Первые возмущались, что о них никто не заботится. Вторые думали о том, как лучше попользоваться новыми возможностями: школа выживания нескольких поколений говорила им, что ничто не вечно, и любые правила выживания однажды меняются.

Похоже, сегодня наш соотечественник бессознательно выбирает между сверхзащищенностью и свободой, которая принесет необходимость личной ответственности за себя и свое благополучие. Люди боятся новых 90-х, так похожих на далекие 20-е, когда страна стонала под разгулом лихих людей. Они часто не верят в возможность нормального пути развития, когда закон будет охранять их безопасность, обеспечивать права, но у них не отнято право думать, одеваться, читать, есть и жить по индивидуальному графику... хоть и под влиянием заботливо разработанных стандартов качества.

Советский человек, привыкший за 70 лет к крайностям, никак не может поверить, что где-то во вселенной возможно равновесие, баланс между личным и общественным. Тот, кто найдет применение этим двум чудесным советским крайностям сделает счастливым все постсоветское человечество.

Текст: Нарине Эйрамджянц