
Вчера посмотрели с младшим ребенком «Житие Брайана» . В виде акции солидарности со всеми, пострадавшими от мракобесов всех мастей.
Все это потакание истерикам «ах, наши чувства оскорбили, быстро умоляйте о прощении, а то мы забьем вас камнями» приводят в конечном итоге вот к этому.
Если можно посадить на два года девчонок за «оскорбительную» песенку.
Если можно преследовать уголовно за «оскорбительную» трактовку истории, будь то отрицание Холокоста или отрицание безупречности и непогрешимости советских воинов-освободителей.
Если можно травить ученого за «оскорбительную» рубашку.
Если все эти массовые истерики поддерживаются государствами и просвещенной общественностью, почему нельзя кому-то, в конце концов, уже пойти и пресечь саму возможность дальнейших «оскорблений» на корню, чтоб потом никому не повадно было?
Сейчас правые начнут оседлывать волну в сторону мусульманских фанатиков, которые хотят диктовать Европе свои правила, и вообще по жизни такие. Левые скажут, что ислам ни при чем, а европейцы сами виноваты, поскольку колонизаторы.
А может, наоборот. Все давно уже перепуталось.
В России особенно: здесь те, кто вроде как сильно не любит мусульман, одновременно сами мечтают карать за оскорбление своих православных и патриотических чувств, поэтому им будет немного сложно, но они как-нибудь да выкрутятся.
При этом везде и всюду как будто уже нормой стало, что взрослые люди перестали различать чувства, сколь угодно оскорбленные, и реальный ущерб. Мыслепреступление (словопреступление, картинкопреступление, рубашкопреступление) и реальное насилие. Отдельным пунктом перестали различать прямое оскорбление и такое, когда, чтоб оскорбиться, надо сначала специально купить журнальчик или найти в ютубе ролик, всмотреться пристально, кто как одет, потом хорошенько пофантазировать (а что, если кто-то, увидев и услышав вот это, вдруг решит, что...) и уж тогда оскорбляться по полной, как в анекдоте про старушку: если встать у окна на табуреточку, и вот так изогнуться, то увидишь тааааакое!
Нормой стала психопатия, для которой границы между «чуйствами» и реальностью не существует, «чуйства» являются безусловным, не подлежащим критике и анализу руководством к действию.
Это состояние оскорбленности, в котором все дозволено, состояние истерики, особенно коллективной — оно на самом деле очень сладостно, это измененное состояние сознания, опьянение собственной обидой и правотой, своего рода наркотик. Можно все, можно отпустить тормоза и отдаться потоку «священного» гнева. На этом основаны 99% процентов успеха «профессиональных психопатов» а-ля Жириновский — они делаю и говорят то, что слушатели хотели бы, но не смеют. Истерика привлекательна, она соблазняет возможностью сбросить все пошлые ограничения самоконтроля и приличий, она дает возможность Тени вырваться, наконец, на свободу и заговорить в полный голос. И Тень оказывается тем более могучей и безжалостной, чем дольше она просидела за фасадами лицемерия, «защиты прав униженных» , «восстановления справедливости», «великого служения» и прочего в таком духе.
Если эта истерика еще и постоянно получает позитивное подкрепление (заверещи погромче и помассовей — и все будет так, как ты велишь), стоит ли удивляться, что этот паттерн только разрастается, становится все более выраженным. Обида так легко и естественно переходит в насилие, ах, этот славный треугольник Карпмана , как стремителен бег по нему!
Истерики как инфантильный способ заявлять о своих интересах могут быть свойственны и отдельному человеку, и группам людей, особенно объединенных идеей «нас все обидели и нам все должны».
За таким восприятием себя и мира обычно стоят реальные травматические события, реальная боль, реальная несправедливость. Сами по себе чувства могут быть действительно сильными и неприятными, это может вызывать сочувствие, можно — и нужно — обсуждать, как помочь тем, кто чувствует себя обиженными, как выразить им поддержку, как исправить несправедливость. Особенно хорошо это получится, если пострадавший перестанет блажить и упиваться собственной обидой, а внятно сформулирует свои интересы и будет готов к переговорам с другими людьми, у которых тоже есть интересы.
Мы можем сочувствовать, например, человеку с посттравматическим синдромом, который он получил в горячей точке, но это не дает ему права запугивать и терроризировать свою семью или соседей. Мы можем признавать несправедливость и дискриминацию по отношению к какой-то общности, в прошлом или настоящем, но это не дает самой общности права на буллинг , на травлю любого, кто усомнится в ее священной правоте или в догматах ее верований, и уж тем более на применение силы.
Нельзя давать обиженному индульгенцию делать все, что угодно, раз он обижен. Нельзя превращать обиженность в валюту, которую можно легко обратить в пряники для себя и в кнут для окружающих. Хотя бы потому, что тогда будет слишком много заинтересованных в том, чтобы поток обид не иссякал никогда.
Если государство и общество начинают подыгрывать истерикам, если чьи-то оскорбленные чувства начинают конвертироваться в запреты на реализацию основных прав и свобод, в запрет на профессию, в уголовные преследования — жди беды.
Потому что предельный способ прекратить оскорбления и спасти, наконец, невинных жертв — это убить обидчика. А чего вы хотели?
Текст: Людмила Петрановская