Р. Багдасаров: Святыня отменяет собственность?
Включение в новый закон о культуре нормы, которая выводит произведения искусства из-под действия пункта 1 статьи 148 УК РФ (оскорбление религиозных чувств верующих), вызвало негативную реакцию со стороны Московского патриархата. Речь идет пока о намерении. Проекта закона еще не существует, и, как заверяет председатель думского комитета по культуре Елена Ямпольская, изменения будут вноситься в совершенно другую часть законодательства. Поэтому отмена уголовного преследования за произведения искусства будет (если будет) обсуждаться уже не в рамках «Основ законодательства Российской Федерации о культуре».
Следовательно, «произведения театральных постановок, произведения изобразительного искусства, визуальных искусств, экспозиций и выставок в музеях, произведения киноискусства, демонстрируемые в киноклубах и синематеках», будут по-прежнему рассматриваться как «публичные действия». В случае если некто усмотрит там оскорбление религиозных чувств верующих (и суд подтвердит это), виновные могут подвергнуться наказанию: от штрафа в 300 тыс. руб. до лишения свободы сроком на 1 год.
Московский патриархат солирует в клерикальной идеологизации общества, которая неуклонно растет начиная с 1997 года. Тогда законодатель впервые признал «особую роль» православия в государстве, прочие же религии отнес к разряду «исторического наследия народов России». На практике это означает, что РПЦ — официальный партнер власти в вопросах современной культуры, а не только в отношении к памятникам прошлого.
Именно это грубо попирающее принцип свободы совести положение вызвало протест со стороны представителей искусства. Наиболее известным ответом на идеологическое доминирование православия стала акция художника Авдея Тер-Оганьяна «Юный безбожник» (1998 год), где он «рубил иконы» софринского производства, приобретенные в собственность законным путем.
Реакция власти и общества тогда предопределила дальнейшее развитие событий. Кураторы выставки, где проходила акция, были уволены, художник подвергся уголовному преследованию и получил статус политического беженца. Уголовное дело в отношении Тер-Оганьяна оставалось открытым добрый десяток лет, в течение которых территория свободы совести в России методично сжималась, пока практически не сошла на нет.
Робкая попытка выпустить российскую культуру из гетто, куда загнали ее «традиционные религии», вызвала со стороны ее глашатаев начальственный окрик. Допустим, наше общество еще недостаточно созрело, чтобы обойтись без присмотра церкви, но оно вправе знать, что его ждет. «Нам кажется с точки зрения юридической техники странным, — говорит зампредседателя Синодального отдела по взаимодействию РПЦ с обществом и СМИ Вахтанг Кипшидзе, — декларировать какую-то часть публичного пространства более таковой не являющейся... Получается, что рубить иконы на площади города — это нарушение закона, а рубить иконы на подмостках театра — это нормально. Конечно, никакой верующий человек подобного рода подход нормальным считать не будет».
То, что Кипшидзе ставит знак равенства между публичным пространством и пространством, где царят религиозные чувства, разумеется, не удивляет. Как указывалось, общество подчинилось идеологической доминации РПЦ. Интереснее понять, что в логике синодального чиновника должно считаться «нормальным подходом»?
Прежде всего нормой является превосходство сакралитета над правом собственности. Именно лежащая по ту сторону права категория священного позволила судить Авдея Тер-Оганьяна, рубившего принадлежащие ему иконы.
Верующий не чувствует «оскорбления» или «вражды», если рубят дрова (пусть и ворованные), а не предмет, почитаемый им за святыню. Но если он почитает нечто за святыню, то становится неважным, кто именно ею владеет, что она чужая. «Раз это священно для меня, то не важно, что оно чужое». Вот такой «коммунизм». Вопрос о законности владения в свете этой «нормы» даже не ставится.
Пасторы из штата Флорида в 2010–2011 году сжигали собственные издания Корана. Однако это не уберегло их как от общественного порицания (вплоть до генерального секретаря ООН), так и от привлечения к административной ответственности (штраф за нарушение пожарной безопасности). Великобритания даже отказала одному из пасторов, Терри Джонсу, во въезде в страну. Правда, все это обрушилось на Джонса не из-за сакралитета как такового, а из-за убийств людей, на которые пошли исламские фанатики в Афганистане, чтобы подтвердить священную значимость Корана для любого человека в любой части мира.
Таким образом, складывается мировой консенсус по вопросу деперсонализации обладания сакралитетом. С одной стороны (западный мир), мы видим общественное осуждение «недолжных» публичных манипуляций с исламскими сакральными предметами, даже если они находятся в собственности манипулятора. С другой стороны (радикальный исламизм), наблюдается желание убить любого, кто публично демонстрирует неприязнь к мусульманской святыне.
Закрепление деперсонализованной собственности на святыню в «юридической технике» РФ располагается где-то посередине. У нас, к счастью, не убивают, но запугивают и ищут способы привлечь к уголовной ответственности. О праве собственности на сакральные предметы точно уже забыли. Не привыкшая отступать и тормозить, Русская православная церковь добивается тотального ограничения свободы самовыражения в вопросах религиозного содержания. И нет никаких гарантий, что произведения искусства будут избавлены от ее вездесущих соглядатаев.
Учитывая это, правомернее вести речь не о «послаблениях» в сфере опеки религии над обществом, а о «предупреждении правонарушений» и «ответственности производителя перед потребителем». Если неблагочестивые манипуляции с религиозными предметами и смыслами так больно ранят сердца миллионов верующих, то потенциальный кощунник должен быть заранее извещен об этом.
Любой покупающий икону или крестик в церковной лавке или специализированном магазине обязан заключить договор с производителем, где бы он информировался обо всех законных мерах, которые могут быть применены к нему в случае недолжного обращения со святыней. Причем основные виды подобного обращения производитель обязан в договоре перечислить: плевки, наступание ногой, разрубание топором и т. п. Вот тогда требовать наказания для кощунников можно будет на совершенно законных основаниях.
...А какое обширное поле инициатив для депутатов и исполнителей закона всех мастей!
Источник: Независимая газета
В. Чаплин: Полицейский может устать
Что «главнее» — собственность или сакральность? Культуролог и религиовед Роман Багдасаров ставит этот вопрос ребром («НГР» от 03.04.19). Вот и славно — дорога тема к «ямпольскому дню». Ваш же покорный слуга который год, со времен дебатов во Всемирном совете церквей, пытается лишить подобную дискуссию недоговоренности. Что важнее — священный символ или жизнь человека? Закон религиозный или светский? Мир или правда, спокойствие или справедливость? Что делать, когда радикально не совпадают первые позиции в иерархии ценностей — например, той же земной жизни или вероучительной нормы, которая для верующего человека укоренена в вечности и в вечность же устремлена?
Казалось бы, пойди ответь — хотя бы на уровне отвлеченном, не говоря уж о политическом и правовом. Но отвечать придется, иначе конфликт цивилизаций, в принципе органичный и в чем-то неизбежный, будет развиваться по сценарию хаотического насилия и никогда не перейдет в стадию договоренностей. Увы, пока нарастает именно хаос — возможно, управляемый. Нападения на храмы сменяются атаками на мечети, причем идейно обоснованными. Антирелигиозный экстремизм, пока выражающийся в публичных акциях и интернетном лае, вполне может «дорасти» до агрессивного насилия, призывы к которому уже слышны.
Роман Багдасаров, с которым мы однажды устраивали выставку «современного искусства» на религиозную тему, говорит как власть имущий — по крайней мере в границах публичного пространства, которые сам и определяет. Но напомню, с чего начался новый виток дискуссии. Некие креаторы юридических формул, полету мысли которых позавидовали бы стародавние иезуиты, предлагают не считать выставки, спектакли и кинопоказы публичными действиями. Это чтобы вывести их из-под действия правовой нормы об оскорблении чувств верующих (ст. 149 ч. 1 УК РФ). Заодно «непубличность» культурных акций должна освободить их от наказания за возбуждение ненависти и вражды, унижение достоинства по признакам пола, расы и национальности (ст. 282 ч. 1 УК РФ) — хотя об этом упоминают реже, ибо национальные чувства по советской инерции у нас почитаются гораздо сильнее религиозных. Собственно, нам предлагается «изящный» вариант старого предложения: вообще объявить культуру вне закона и вне морали. Выделить ее из сферы публичности — по сути, из «большого» общества — путь к совсем уж универсальной индульгенции.
Только нельзя не согласиться с Виктором Ерофеевым, который отреагировал на эту инициативу так: «Культура находится в центре публичного поля для всех тех, кто в ней что-либо понимает». Неужели выставка или спектакль могут быть «приватными»? Наверное, лишь при том условии, если они не сопровождаются афишами, анонсами и прочей рекламой. И распространением билетов. И, конечно же, демонстрацией в Интернете.
Вычленение культуры из общественного пространства — идея весьма причудливая, даже если она вдруг станет законом. Но в упомянутом пространстве есть и верующие. Да, многие из них за последние годы слишком привыкли надевать на себя модное рубище жертвы. Но и господин Багдасаров, плоть от плоти мира культуры, говорит о «творческом» разрубании икон как о «попытке выпустить российскую культуру из гетто, куда загнали ее «традиционные религии». Притом что творческая среда позволяет себе давить на власть гораздо более откровенно, чем церковные чиновники и иерархи, которые вообще сейчас предпочитают отмалчиваться по многим топовым темам. Стремление же верующих выйти в публичное пространство — в том числе культурное — нередко наталкивается на окрики: откуда, дескать, они повылезали? Пусть сидят в своих храмах и мечетях, никто им не запрещает.
Однако публичное пространство по определению является общим. Для верующих и неверующих, физиков и лириков, консерваторов и либералов, художников, священников, политиков, спортсменов. Они приходят в это пространство не только как индивидуумы, но и как сообщества. Со своими правилами и установками. И вот дальше у некоторых сторожей «идейной чистоты» публичной сферы начинается двойная бухгалтерия. Этнические или культурные традиции ими признаются как «имеющие право», религиозные — нет. Правила уважения к художнику, особенно авторитетному, приглашаемому в Кремль и/или на «Дождь», — вещь незыблемая. Правил определенного отношения к священнику, а тем более к сакральному символу — как будто нет и быть не должно. Хотя — стоп! Некоторые символы для «просвещенной» среды сакральны. Сахаров, например, или памятник ему. Скучноватый писатель и примитивный мыслитель Толстой, легковесный по преимуществу композитор Моцарт — священные коровы. И дело не в нескольких их гениальных озарениях, которые нельзя не уважать. Дело в «статусности», в «признанности». Ныне живущие Пиотровский или Гребенщиков — тоже в «красной книге». Не говоря уже о мемориалах жертвам из интеллигенции (памятники воинам, наоборот, разрушать «можно», особенно в «прогрессивных» соседних странах). Итак, свои священные символы есть и у наших оппонентов, но чем эти символы лучше?
Роман Багдасаров пишет о складывающемся «мировом консенсусе по вопросу деперсонализации обладания сакралитетом». На мой взгляд, этот консенсус существовал всегда. Ты можешь обладать правами на могилу родственника, но не можешь жарить на ней шашлык. Можешь обладать иконой, но не должен ее осквернять — по крайней мере в публичном пространстве, включая пространство культуры. Можешь купить художественный шедевр или архитектурный памятник — но за его уничтожение или повреждение тебя справедливо накажут. Можешь, в конце концов, скачать текст Романа Багдасарова, добавить в него пару непристойностей и разогнать по соцсетям — но это будет не только нарушением прав на интеллектуальную собственность, но и поступком безнравственным. Если хотите, покушением на сакральность доброго имени автора.
В едином общественном пространстве есть много «обителей» — и много ценностей, иногда расходящихся и разнонаправленных. Причем для кого-то важнее одна, для кого-то другая. Один человек ради святыни отдаст свою жизнь и возьмет чужую. Другой согласен на игру чем угодно, кроме своей головы. Однако лучше, чтобы и святыни, и головы остались целы. А для этого надо признать и принять наличие различий. В том числе зафиксировав это на уровне права. И не пытаться в очередной раз штурмовать Бастилию во имя главного убийцы в последние века — «прогресса». Признавая право на жизнь, на нормотворчество, на публичность только за правилами и установками своей группы, ты становишься морально беззащитен, обрекая себя на апелляцию к полицейскому. Который, увы, может однажды устать.
Источник: НГ-религии
